Силовой фактор в международной политике
МОСКВА, 18 мая 2021, Институт РУССТРАТ.
Оценка ситуации
За три десятилетия, прошедшие с момента распада СССР, инструменты осуществления мировой политики радикально изменились. Если на пороге третьего тысячелетия в политическом сознании народов и их правящих элит прочно утвердилась эйфория торжества от процессов всеобщего слияния, объединения и восприятия «общечеловеческих ценностей», под которыми понимались идеи либерального гуманизма, то в международной политике это выражалось в господствующем применении несиловых факторов. Глобальные победы либерализма были достигнуты не на полях сражений, а методами мягкой силы, культурной притягательности политической модели Запада и его стандартов потребления.
В начале 90-х распад СССР и Восточного блока, победа на выборах в ЮАР Нельсона Манделы, объединение Германии и подготовка к объединению Европы были достигнуты благодаря применению несиловых инструментов глобальной политики.
Моменты применения прямой силы были, это выразилось в бомбёжках НАТО Югославии, разгроме Саддама Хусейна в Кувейте, разгроме протестов на площади Тяньаньмень и некоторых других локальных эксцессах, но это понималось именно как эксцессы, рудименты ушедшей эпохи, досадные исключения из общего правила. Несиловые и силовые факторы в мировой политике можно было примерно оценить в плавающей пропорции как 70 к 30.
Основной референтной группой победившего либерализма восьмидесятых, девяностых, нулевых и начала десятых годов была определена верхушка среднего класса, состоящая из клерков крупных корпораций, преимущественно транснациональных. Эта страта стала если не гегемоном, то образцом для подражания и копирования, что транслировалось в массы через нарождающийся сектор интернета и коммерческую рекламу.
Усиленно тиражировался весь культурный, мировоззренческий и психологический уклад этой группы. Возникла мода на мягкие манипулятивные социальные науки, корпоративную культуру, способы формирования лояльности, командообразование, консенсусные и компромиссные технологии.
Тренинговая культура стала мейнстримом, возник сегмент новых «гуру» – коучей, бизнес-тренеров, медиаторов, переговорщиков, работающих на стыке психологии, юриспруденции, управления и маркетинга, активно распространяющих навыки ведения переговоров с упором именно на партнёрские модели поведения.
Профессия переговорщика стала отдельной компетенцией и вышла за пределы мира дипломатии и контртеррористической практики. Одним из главных профессиональных навыков успешной карьеры стала суггестия, умение убеждать и быть внушительным.
Героями того времени и лидерами «креативного класса» стали создатели Гарвардской школы переговоров У. Юри и Р. Фишер, ставящие во главу угла партнёрскую модель. Все ведущие университеты считали необходимостью иметь свои переговорные школы, и все переговорные школы и все школы бизнеса считали необходимым изучать труды создателей Гарвардской переговорной школы.
Силовые и манипулятивные модели вышли за пределы приемлемых коммуникативных практик, обучение строилось вокруг того, как от них защититься и перейти к партнёрским моделям. Партнёрство из разряда переговорных техник перешло в разряд мировоззренческих систем, где понимание ценности и выгодности партнёрства было базовой ценностной аксиомой.
Крушение этого культурного уклада и его идейного базиса началось в 2008 году, с первыми толчками начавшегося глобального экономического кризиса. Кризис перепроизводства, основанный на прежней технологической базе, обострил конкуренцию до степени войны.
Возник спрос на жёсткие способы позиционирования брендов, ранее считавшиеся морально неприемлемыми и потому маргинальными, технологии чёрного пиара в коммерции и политике. Маркетинг отказался от партнёрских идей и перешёл к арсеналу пиар-технологий, построенных на принципе «цель оправдывает средства».
Средний класс стал стремительно беднеть, размываться и расслаиваться. Его нижний слой начал превращаться в пролетариат, средний перемещаться в нижний, а верхушка сократилась. Доходы и продажи больше не зависели от применяемых технологий стимулирования сбыта. Корпоративные программы развития персонала стали сворачиваться первую очередь.
Созданный сегмент коучей и переговорщиков оказался более невостребованным. Их идеи и техники не давали желаемого результата. Начался процесс смерти тренинговой культуры и всей её ценностной парадигмы, всё больше переходившей в разряд архаики и наивных представлений о мире. Главными героями стали политтехнологи, оперирующие грубыми манипулятивными техниками. Цинизм и аморальность стали главными критериями эффективности и профпригодности.
Пиар стал вытеснять старых специалистов по рекламе. Как раньше рекламные технологии были перенесены в политику, так в период с нулевых по десятые в политику стали переноситься пиар-технологии, где чёрный пиар из неконвенционных способов борьбы стал главным навыком эффективного менеджмента.
В мире обучения переговорам возник спрос на силовые переговорные техники, в классике вообще не считавшиеся переговорами. Коуч считался неполноценным, если он не учил навыкам грубого силового давления. В корпорациях первыми под сокращения попали программы обучения персонала партнёрским моделям поведения. Партнёрско-манипулятивные техники больше не приносили должной прибыли. Стали усиленно изучаться методы наращивания силового плеча и выбора оптимальной по ресурсам силовой политики.
Из корпоративного бизнеса силовая идеология стала экспортироваться в политику. Особенно это выразилось в США, где элиты кочуют из госслужбы в бизнес и обратно на госслужбу. Такая практика в англосаксонской культуре идёт со времён Ост-Индской компании. В полной мере она сохранилась и в нынешнее время.
Если до 2010 года лидерство обеспечивалось обладанием навыков применения сложных манипулятивных технологий, то исчерпанность рыночных ресурсов получения прибыли перевернула ситуацию и сделала лидером тех, кто первым начнёт применение технологий силовых. Причём чем более простых и грубых, тем лучше. Военная философия стала доминировать – лучшее оружие является простым.
Началась примитивизация элит и коммуникативных стратегий. Стремление занять сильную позицию до переговоров стало единственным инструментом, согласовательные процедуры в кризисе, зона их применения сужается. Коалиции прежнего типа, основанные на декларировании общих принципов, распадаются.
Конфликты между союзниками стали впервые за 70 лет более сильными, чем между противниками. Тенденция расширения силового фактора стала признаком деградации международных отношений. Сила применяется всё более открыто, её прогнозируемость является фактором психологического давления на оппонентов. Данная тенденция имеет все признаки долгосрочного тренда.
Постановка проблемы
Целью расширения поля силовых стратегий в бизнесе и политике является стремление компенсировать кризис манипулятивных стратегий. Даже манипуляции теперь становятся силовыми и неприкрытыми актами давления. Угрозы издержек от войны более не сочетаются с предложением альтернативы сотрудничества, всё сводится к требованию подчинения. Пространство переговорных тупиков расширяется по всей международной повестке.
Политический язык более не старается выглядеть убедительным, применяя примитивную демагогию и административный ресурс. Победа на выборах продавливается через контроль над избирательными системами, победа в медийном пространстве – через контроль над критической массой СМИ, победа в политике – через контроль над силовыми структурами, победа в финансах – через контроль над цифровыми компаниями, победа в глобальной конкуренции – через использование армии и военно-морского флота.
Если после окончания Второй Мировой войны сила применялась в виде стратегии непрямых действий, где противостоящими сторонами лишь обозначались возможности занятия стратегически важных позиций, и этого было достаточно для прекращения прямых силовых сценариев, то теперь цель достигается путём максимально полного использования прямого силового потенциала, вплоть до выхода на критические рубежи, за которыми начинается необратимый процесс эскалации вплоть до взаимного уничтожения. Гонка вооружений вошла в зону неисследованных возможностей перманентного кризиса и сопутствующего ему кризисного управления.
Проблема заключается в том, что вход в зону прямого балансирования на грани непредсказуемого кризиса означает попадание в неисследованную зону, где течение процессов непредсказуемо, а институты быстрого реагирования отсутствуют. Точнее, их развитие не успевает за расширением зоны неопределённости.
Зона же принятия решений смещается в зону неопределённости. Это отменяет сложившиеся технологии корректировки, где ради надёжности и безопасности был полностью нивелирован личностный фактор, и запускает технологии прямого ручного управления, где личностный фактор становится определяющим, а риск ошибки и её цена многократно возрастают.
Если прежде критерием эффективности стратегии считалась её низкая ресурсоёмкость, то сейчас господствует стремление к победе любой ценой, не глядя на результат. Политика становится авантюрой, элемент блефа неприемлемо широким, а грань между блефом и реальностью всё борее трудноразличимой. Главные игроки, начиная в дебюте стратегию блефа, в миттельшпиле переходят к реальным стратегиям замещения блефом реальности. Правящие элитные коалиции, применяющие стратегию блефа для запугивания противника, перестают понимать, где кончается блеф и уже начинается реальная политика.
Формирование новой конфигурации союзов находится в переходной стадии и сопровождается взаимодействием в рамках прежних конфигураций. Союз России и Китая неформальный, с сохранением возможностей выхода из него без согласования условий. Союз США и ЕС уже не создаёт возможностей согласования интересов, но он объективно необходим, так как новые контуры даже не обозначены, а их идеология не создана.
ВТО уже превратилась в рудимент, АСЕАН захвачен Китаем, ОДКБ и ЕАЭС в стадии укрепления, ШОС и БРИКС не имеют рабочих механизмов координации и влияния. НАТО не в состоянии снять конфликты своих членов и обеспечить единство военной политики. Началась прямая атака США на ООН и его Совет Безопасности. Повседневная политика осуществляется нестабильными институтами через наполовину неработоспособные инструменты на базе распадающейся и неработающей идеологии.
Особенностью нынешнего периода является рост значения фактора времени как ключевого ресурса. Имеющиеся технологии и институты, сложившиеся в рамках преимущественно манипулятивно-партнёрского взаимодействия, исходили из приоритетного значения финансового и за ним материально-технического ресурса, за которыми следовали ресурсы организационный и информационный.
Меньше всего оценивался такой ресурс, как эмоции и энергия, обычно затрачиваемые элитами в процессе коммуникационного взаимодействия. И совсем не учитывался фактор времени, так как считалось, что все тренды стабильно долгосрочные, и потому время – это самый бесплатный ресурс, так как оно всё равно проходит.
Силовые стратегии, попадая в приоритет, первостепенным делают фактор времени. Скорость, с которой разворачиваются конфликтные сценарии, имеет определяющее значение, так как затяжная война ведёт к выгоранию ресурсов. В эпоху ядерного паритета главной целью становится морально-психологическое состояние элит и населения противника, поэтому момент наступления эмоционального выгорания лиц, принимающих решения, становится ключевым условием победы.
Именно этому служит информационная война и задействование агентуры влияния в контуре Первого лица. На следующем месте стоят связи с союзниками, информационные ресурсы, и на последнем месте – денежные и материальные. То есть войну выигрывает тот, кто в долгом противостоянии меньше задействует связи, сохранит более высокий эмоциональный и энергетический уровень населения и элит и вызовет истощение (перерасход) этих ресурсов у противника.
Эмоциональному выгоранию противника служит всё, что после длительных усилий и затрат показывает безрезультатность или малую эффективность. Причём, малая эффективность более разрушительна, чем её полное отсутствие, так как повышает уровень внутреннего конфликта в элитах и закрепляет их вовлечённость в дефектный сценарий. В аппарате власти противника начинается борьба за влияние на главную политическую линию. В результате быстрее наступает момент усталости и готовности к новому витку переговорных процессов.
Таким образом, формула эффективности при силовых стратегиях такова: экономия главного ресурса прежде всего, а главный ресурс – время и психологическая устойчивость элиты. Можно потратить больше денег и материальных ресурсов, чем противник, но на отрезке времени, на котором у него раньше достигается «ресурсная усталость»: стадия закритичного эмоционального выгорания, разрушение системы связей и начало кризиса систем управления.
Этому лучше всего служит серия поражений, наступивших после высоких затрат времени, энергии, денег, эмоций и сырья, длительного ощущения близости победы, в конце кампании не достигнутой.
Так был разрушен СССР. Сейчас так разрушаются США. Кейс Северного потока-2 является лучшей иллюстрацией такой изматывающей стратегии России и Германии в отношении США. Вектор конфликта интересов – стремление США распределить издержки от их противостояния России по всем союзникам, прежде всего ЕС, который будет стремиться ограничиться символическими жестами.
Это разрушает связи внутри элит Запада. Несколько таких кейсов и векторов, совпадая во времени, ускоряют в США процесс кризиса политической системы, внутриэлитной войны и роста числа иррациональных решений, выглядящих как накапливающиеся тактические победы, но ведущие к стратегическому проигрышу, так как цена становится всё более высокой и неочевидной.
Элиты США понимают смену эпохи перехода от стратегии к тактике и пытаются осваивать методы управляемого хаоса. Однако такая стратегия работает тогда, когда все прочие стремятся к порядку и минимизации хаоса. Если же главные оппоненты США также станут разрабатывать и применять свои версии управляемого хаоса, то хаотизация наступит в пространстве стратегий, в котором оперируют США. Для России разработка пакета таких стратегий представляется насущной необходимостью.
Выводы
1. В связи с затяжным глобальным экономическим кризисом перепроизводства и исчерпанностью прежних финансовых моделей развития наступил кризис сбыта, связанный с падением платёжеспособного спроса.
2. Начался новый силовой этап передела рынков сбыта и источников сырья.
3. Началась радикальная политизация экономических аспектов и процессов международных отношений.
4. Роль государств с их силовым ресурсом в переделе и охране рынков стала решающей, что дало старт борьбе за полное подчинение государств транснациональным корпорациям.
5. Сложившиеся институты согласования и управления, созданные после окончания Второй мировой войны, вступили в фазу упадка и кризиса.
6. Новые институты создаются в процессе кризиса «с колёс», без подготовки «проектной документации», и начинают работать поверх прежних институтов, вступая с ними в конфликт.
7. Внедрение и отладка новых институтов и принципов их функционирования происходят преимущественно силовыми методами, с коррекцией всей системы идеологического и административного обеспечения в заинтересованных государствах.
8. Основными акторами перемен остаются государства, вступающие в экзистенциальный конфликт с транснациональными корпорациями в случае подчинения их интересам.
9. Правящие элиты не готовы к наступлению эпохи управляемого хаоса, ни те, кто пытаются его использовать в своих интересах, ни те, кто пытаются ему противостоять.
10. Силовые технологии становятся всеобъемлющими и проникающими. Манипулятивные технологии сокращаются и деградируют в сторону превращения в силовые. Партнёрские технологии не применяются, условия их использования в новых обстоятельствах не изучаются.
11. Принципом мировой политики становится демонстрация готовности пойти на крайние жертвы ради достижения своих целей.
12. Кратный рост внешней агрессивности мировых элит выражает кратный рост их испуга и растерянности.
13. Стратегия борьбы за выигрыш времени у слабой стороны приносит результат и является определяющим элементом победы в глобальной войне мировых центров силы за передел зон влияния.
Институт международных политических и экономических стратегий Русстрат
(@russtrat)
