Российские стратагемы на период с 2020 по 2030 год

МОСКВА, 25 апреля 2021, Институт РУССТРАТ.

Оценка ситуации.

После распада СССР и поражения коммунизма как целостной стратегии будущего победа капитализма в его либеральной версии за истекшие 30 лет привела к затяжному системному кризису существующей формации. Глобализм ответил на вызовы времени теорией стейкхолдерского капитализма, что, по сути, является трактованием тех же утопий, что рассматривались коммунизмом, в парадигме другого политического языка.

Речь идёт об отмене института частной собственности и национального государства, подходе к решению проблемы массовой бедности, экономических кризисов, перераспределению совокупного общественного продукта и прочих тезисов из программы марксизма.

Однако если в марксизме главным инструментом обобществления является государство, в котором пролетариат, захватив власть, продвигается к отмене, точнее, к отмиранию государства, то в глобализме ядром системы становятся частные мегакорпорации, монополии, в которых целью становится не извлечение максимума прибыли, а контроль над сбалансированностью производства и потребления.

Экология, занятость, распределение ресурсов среди бедных слоёв населения ради повышения их покупательской способности, и прочие вполне социалистические цели, достигаемые методами капиталистических монополий, трансформированных в комиссариаты с мандатом на проведение продразвёрстки.

Общество превращается в аналоги троцкистских трудовых армий, а Коминтерн заменён Фининтерном с теми же функциями – координации и управления из наднационального глобального центра управления мировыми ресурсами. Деньги, как при коммунизме, становятся не капиталом в виде самовозрастающей стоимости, стремящейся к максимуму, а счётно-учётной единицей, право эмиссии и контроля над которой делегировано глобальным корпорациям, а не государствам.

Взамен корпорации получают право контроля законодательства и информационного пространства. На место слова «коммунизм» поставлено слово «демократия», во имя достижения которой оправданы любые репрессии и любая тоталитарность.

Если коммунизм был целью, а демократия – средством, то со смертью коммунизма целью стала демократия, а средством – тоталитарные формы общественного контроля. Рост свободы, развитие и благосостояние перестают быть целевой функцией социального строя и уходят в сферу расширяющейся спирали молчания. Теперь ради демократии допускаются ограничения свободы, развития и благосостояния.

Очевидно, что подобная антиутопия встречает масштабное сопротивление и остаётся проектом узкой элитной группы, чьё финансовое могущество больше, чем политические возможности. Однако члены этой группы понимают, что победить национальные культурные коды они не смогут, и потому они стремятся изменить человека как вид. Для этого используют эффект создания формирующей среды, где человек, адаптируясь, приобретает нужные качества и меняется антропологически – и даже биологически.

Никаких других стратегий системный капитализм глобального типа предложить не может. Однако, господствуя в технологиях, он формирует городскую среду, создаёт урбанистику, которая эффектом влияния футурополисов продвигает глобалистскую цивилизационную повестку. Растёт армия новых люмпенов, новых кочевников, нового охлоса – с интернетом, гаджетами, жизнью в виртуальном пространстве и легко манипулируемым.

Агрессия нового охлоса формируется уже не классовыми и сословными различиями, а способностью жить в виртуальном пространстве. Новое городское поколение знает о тотальном контроле над ним через виртуальные сферы, но согласно с этим, так как уверено, что ему нечего бояться, и оно не представляет интереса для тех, кто их контролирует. 

Отношение к свободе – та линия ценностного разлома, которая прошла между поколениями тех, кому 45+ и тех, кому 25 +. Это конфликт поколений, сформированных до и после появления интернета.

Здесь сталкиваются две разновидности конформистов: первые чувствительны к публикации компромата, они принимают систему с условием, что та не лезет в их частную жизнь, вторые равнодушны к компромату на себя и других, они принимают вторжение системы в их частную жизнь при условии, что та сохраняет их социализацию – общение, заработки, социальную и пространственную мобильность.

То есть первые не согласны на концлагерь даже при усиленном питании, вторые согласны. Задача глобалистов уменьшить в обществе долю первых и увеличить долю вторых, насаждая конформизм нового типа. 

Эффект сверхцентрализации и концентрации мировых денег и мировой власти не только порождает тоталитарные антиутопии, но и порождает потребность в альтернативном осмыслении набора стратагем, позволяющих ответить на вызовы времени, сохраняя гуманитарную повестку, накопленную двумя тысячелетиями предшествовавшей истории.

Естественным образом возникает конкуренция стратегических проектов для человечества, причём спецификой момента является практически полное отсутствие системных стратегов и интеллектуальных центров, способных к такой работе, на территории бывшего советского пространства, включая Восточную Европу. Те, кто были в СССР способны к такой работе, перешли в лагерь либералов и исчезли, а кризис нелиберальных концепций не создавал заказ на формирование альтернативных стратегий.

Теперь по мере роста глобального кризиса либерализма и его очевидного сползания в системный тоталитарный регресс возник запрос на такие стратегии, однако многолетнее следование в фарватере либерально-глобалистского мейнстрима высветило дефицит «интеллектуальных танков», способных  к формированию стратегий в нелиберальной, но гуманистической парадигме.

Анализ альтернативных стратагем определяет диалектику процессов централизации и децентрализации в их противоречивом единстве. Веер стратагем в нелиберальной парадигмальной матрице оценивается с позиций либерального политического языка, являющегося единственным политическим языком современности. И только Концепция Севера выпадает из либерального смыслового пространства и делает попытку создания новой системы координат для геополитической и цивилизационной самоидентификации России.

Постановка проблемы.

Стратагема стейкхолдерского или инклюзивного капитализма (или капитализма всех заинтересованных сторон) претендует на статус радикальной реформы капитализма, но на деле является трансформированной версией концепции солидаризма или корпоративизма, созданной и продвигаемой Ватиканом в начале ХХ века как ответ марксистской критике капитализма и теории классовой борьбы.

Эволюционируя, корпоративизм в реальной политике трансформировался в фашизм во всех его европейских версиях. Сейчас такая же эволюция ожидает теорию инклюзивного капитализма, созданную под эгидой создателя и организатора Всемирного экономического форума в Давосе К.Шваба и жены Э.Ротшильда, подруги Х.Клинтон,  Л.Форестер.

Суть предложений К.Шваба и Л.Форестер – выбрать в качестве общественного идеала stakeholder capitalism, где «компании выступают доверенными лицами общества». Это третья модель капитализма, где первой является акционерный капитализм (shareholder capitalism) с его стремлением к прибыли, а второй моделью – госкапитализм (state capitalism), где формы развития экономики определяются государством. 

Акционерный капитализм, попав под давление финансовых институтов, по словам Шваба, пренебрегал социальной функцией и оторвался от реальной экономики (К.Маркс называл это «фиктивным капиталом»). Госкапитализм стал разновидностью азиатского способа производства. Он помогает строить долгосрочные стратегии, но тяготеет к системной коррупции и также не учитывает социальную и экологическую составляющую.

И только инклюзивный (стейкхолдерский) капитализм меняет мышление людей, давая понять, что их успех зависит от успеха смежных социальных групп. Шваб утверждает, что такой метод позволяет сбалансировать социальные интересы. Но для этого компании должны получить право и возможность «выйти за пределы своих юридических обязанностей», «чтобы ответить на призыв общества». Речь идёт о возможности поставить корпорации над государством и обществом.  

Таким образом, весь либеральный вектор в условиях кризиса, усиленного пандемией, направлен на усиление глобалистского крыла до уровня диктатуры и демонтажа многопартийного консенсуса. Глобалистский манифест будет продвигаться жёстко и тотально, все конкурирующие дискурсы будут задавлены. Леволиберальный фланг консолидирован и доминирует.

Термин «неоконсерваторы», обозначавший межпартийную группу демократов и республиканцев и направленный на консервацию условий глобального доминирования США, можно считать устаревшим, – во всяком случае теперь неоконы – одна из нескольких колонн либерального глобалистского авангарда, консолидирующая правое крыло американского истеблишмента.

В этих условиях Россия с 2020 года оказывается в ситуации исчерпанности продолжения попыток интегрирования в Запад. Раскол на геополитический Восток и Запад крепнет, растёт и ширится и потому требует концептуального обеспечения. На ближайшее десятилетие Россия должна понимать свою перспективу и осознавать стратегию. 

Отныне вестернизация России означает не ученичество у Запада в деле импорта институтов демократии, а территориальный раздел страны (конфедерация) и подчинение её бывших фрагментов глобалистскому англо-саксонскому ядру. Практически это принятие требования превращения в евразийскую периферию, управляемую США.

Евразийство как стратагема антизападничества России, принятая вместо советского интеграционного проекта, не способно вычленить русское этнокультурное ядро из азиатско-тюркского и персидского окружения в силу демографического доминирования последнего. К тому же евразийство не в состоянии определить политэкономическую модель для России, а это значит сохранение конкуренции либерального и социалистического проектов, западных по своему генезису.

Точно такую же ситуацию порождает правоконсервативный концепт, выражающийся в идее реставрации монархии как института, гарантирующего суверенитет и историческую преемственность русской цивилизации. Экономика монархии по умолчанию тяготеет к либеральным формам функционирования, что подчиняет правящий класс глобальному англосаксонскому капиталу, уничтожая суверенность и профанируя цивилизационную уникальность.

Стратагемы регионализации (кластеризации) или автаркии различаются степенью замкнутости и открытости, в центре каждой из которых лежит идея политической защиты собственного ареала, недоступного вмешательству глобального капитала. Это требует укрепления госкапитализма как политэкономической системы, где провозглашён суверенитет и подавлены все космополитические группы интересов и влияния. Это технологически возможно.

Однако в условиях роста международного разделения труда, основанного на специализации и кооперации, борьба за автаркию порождает больше проблем, чем решает. Автаркия подобна режиму торгового эмбарго, наложенному на себя добровольно. Невозможно всё производить самим, сохраняя приемлемую себестоимость и при этом повышая уровень оплаты труда для формирования собственных рынков. Формирование кластеров, где реализуется идея многополярного мира, ведёт к идее формирования группы региональных валют.

Однако мировые полюса неизбежно будут обмениваться товарами и инвестициями. Значит, неизбежно возникновение некоего расчётно-клирингового центра, влияющего на все кластеры через контроль клиринга. Роль этого центра будут играть те же семьи, что сегодня стремятся установить новый мировой порядок и мировое правительство.

То есть кластеризация как проект будет находиться под мощным размывающим влиянием глобализации и централизации. Автаркия будет тяготеть к кластеризации, а кластеризация – к новой версии глобализации, просто на более выгодных для кластеров условиях. Именно это демонстрирует Китай.

Это делает концепцию автаркии или кластеризации недостижимой в чистом виде. Экономические кластеры будут сформированы условно, их центры и периферия всегда будут стремиться выйти за пределы кластеров и действовать глобально. Когда сформируются региональные центры концентрации капитала, они включатся в борьбу за глобализацию на своих условиях, воспроизводя неолиберальную аксиологию и замыкая диалектическую спираль восхождения от тезиса через антитезис к синтезу в кольцо бесконечности.

Стратагема лавирования является продолжением теории конвергенции социальных систем, где за основу взят принцип применения в зависимости от ситуации подходов из различных политических теорий. Стратегия свойственна развивающимся экономикам, находящимся в зависимости от мировых центров силы. Стратегии лавирования придерживаются государства, стремящиеся к сочетанию плана и рынка, кластеризации и глобализации. Это страны БРИКС, ЕАЭС, СНГ, Африки, Азии, Латинской Америки.

Выводы.

1. В России прозападная элита господствует над антизападным обществом.

2. В прозападной элите растёт раскол между умеренной и радикальной фракциями.

3. Радикальная фракция прозападной элиты России состоит из системной и несистемной страт, ориентированных на глобальный англосаксонский проект, эволюционирующий в стейкхолдерский инклюзивный капитализм модели Шваба – Форестер.

Умеренная фракция не имеет проекта и стихийно движется к стратагеме суверенного госкапитализма, основанного на многополярном мироустройстве (кластеризация). Однако госкапитализм, оперирующий в кластерах, зависим от глобального центра, имеет тенденцию сползания в глобалистский проект и подчинения ему.

4. Общество стихийно левеет в ситуации развала прозападного центра и кризиса либеральной идеи.

5. Происходит поиск синтеза правой и левой стратагем (поддержка религии, социал-демократия, многоукладность, развитие личности как главная цель, свобода ограничена интересами общества, неосоветская демократия, стихийная ресоветизация общества и его конфликт с «белой» элитой.)

6. Началась конкуренция мобилизационных идеологий, каждая из которых содержит элементы прошлых, потерпевших поражение систем, где основные элементы модифицированы и изложены другим языком. Ни один мобилизационный проект не является исчерпывающим и методологически уникальным.

7. Для России существует актуальная потребность выбора стратагемы, где исключена возможность эволюции к цивилизационным и институциональным основам Запада.

8. Учитывая конфликт между типами цивилизации Запада, Юга и Востока, Россия не может примыкать ни к одному из них. По этой причине для России плодотворна концепция Севера, отдельного цивилизационного полюса, стоящего вне схватки цивилизаций и над ними. Концепция Севера не применяется ни к одному типу существующих цивилизаций, и потому у России здесь сохраняется приоритет и основа для цивилизационной самоидентичности.

9. Концепция Севера не разработана для России детально, но она вступает в конфликт с идеей «Европы от Лиссабона до Владивостока», актуальной для прозападной страты российской элиты, у которой не получилось прийти в Запад, и потому пусть Запад придёт в Россию.

10. Концепция Севера есть синтез языка Традиции и Нового времени. Это антитеза евразийства, глобального либерализма и коммунизма (социализма). Концепция Севера – не политэкономическая, а геополитическая стратагема. Она – полюс на карте, определяющий цивилизационный тип нации. Экономические стратегии определяются исходя из парадигмальной матрицы концепции Севера как совокупности уникальных характеристик России, сформированных под влиянием историко-географического фактора, трансформирующегося во времени.  

Предложения.

Концепция России как геополитического Севера предусматривает политический, экономический и культурный суверенитет как основу для исторического выбора цивилизационного проекта. Выбор экономической модели развития и формата мобилизации элиты и общества определяется требованием неучастия в либерально-западном и азиатско-специфическом проектах ни в качестве составного элемента, ни в качестве копирующего субъекта.

60% территории России находится в зоне холода, несмотря на то, что плотность населения там намного меньше. Климатические суровые условия определили русский национальный характер и психотип. Они исторически создали авторитарный тип центрального управления в сочетании с местной демократией. Психологический архетип нации – психология осаждённой крепости и недоверие к заимствованным культурным и организационным моделям.

Поэтому политическая система России должна строиться как сочетание местного самоуправления с авторитарной вертикалью, где цели и ценности определяются центром с учётом местной национальной специфики обширных территорий с неблагоприятным климатом. Это означает, что уровень жизни стран с тёплым климатом здесь недостижим, но национальный характер воспринимает это как норму, а с ценностной точки зрения даже как преимущество.

Носители пропаганды иных цивилизационных критериев должны восприниматься враждебно и блокироваться прежде всего контуром контрпропаганды. Идейно-ценностное воспитание населения России как жителей геополитического Севера – основа стратагемы построения устойчивого и суверенного цивилизационного центра.

Контур пропаганды аскетики, патриотизма и уникальности должен пронизывать общество с детских садов и школ до пенсионного возраста. В рамках этого контура должна формироваться антикоррупционная элита, недоверчивая к Западу, невосприимчивая к Востоку и чуждая к Югу. Модерн в России строится на собственной основе, подразумевающей не отказ от Традиции, не разрыв с ней, а положение её в основу.

Тюркский компонент в составе населения России должен быть вовлечён в модернизационные проекты на основе концепции Севера и изолирован от влияния Турции и арабского мира. Эта изоляция достигается не перекрытием каналов коммуникации, а вытеснением интеграционных моделей пантюркизма интеграционными моделями интернациональной Руси-Севера. Для этого должен существовать интеграционный проект Империи-Севера, в который вовлечены южные, восточные и западные земли России.

Самопозиционирование себя как геополитического Севера не вызывает отторжения по признаку национальности (этноса) или культуры. Это свободное пространство смыслов, которое не занято цивилизационными конкурентами.

Оперативное искусство как элемент восхождения к стратегии кладёт в основу понятие манёвра, понимаемого как передвижение на территориях, не занятых противником. Концепция Севера и есть такой манёвр, позволяющий выстраивать стратегию национального суверенитета как комплекс операций по занятию смысловых пространств, свободных от укоренившихся символов противника и обладающий стратегическим потенциалом.

Действовать придётся, имея дело с инертной массой обывателей, крайне равнодушной к любым идеям, кроме собственного благополучия. Это свойственно жителям России, Украины и Белоруссии, живущим в общем стратегическом пространстве смыслов, где уже под влиянием Запада допущена дифференциация. Прошлые интеграционные концепции скомпрометированы. Концепция Севера не имеет чётких контуров и разработанного контрпропагандистского аппарата. Это создаёт поле для интерпретаций и возможности для позиционирования и продвижения.

Концепция Севера включает в себя главные для Руси-России идеи сверхсмыслов, солидарности (соборности), справедливости, самобытности, бдительности и готовности к миру и к войне. Здесь возможны комбинации понятийных блоков концепций автаркии, кластеризации, госкапитализма и социализма – но всё это с российской спецификой как полюса цивилизации Севера.

Таким обозам, стратагема Севера обладает потенциалом развития, интегрирования и защиты от растворения в чужих ценностных системах, созданных на другой культурно-исторической основе. Концепция Севера позволяет создать иммунитет против культурных влияний, способных изменить культурные коды русского интеграционного этноса, полагая пределы для размывания самоидентичности и помогая защитить основу для развития на собственной основе.  

Теоретически концепция Севера должна постулироваться на уровне круга философов. После этого она политизируется, детализируется в партийных программах консервативных и модернистских партий и на бытовом языке пропагандируется среди населения. Её принципы должны воплощаться в массовой культуре, общественных ритуалах и праздниках. По мере достижения консенсуса её постулаты имплементируются в систему образования и самоуправления.

В случае формирования в политической элите интеллектуального ядра, способного сформулировать и опереться на концепцию Севера, за десять лет – с 2020 до 2030 года – она способна стать базовой моделью построения российской идентичности в условиях турбулентности глобальных систем и их ожесточённой борьбы за доминирование.  

Институт международных политических и экономических стратегий Русстрат

(@russtrat)